О свободе слова

Хорошо быть диктатором, тираном, да хотя бы просто царём: обладая абсолютной властью, можно в своих решениях и поступках не очень считаться с мнением окружающих. До определённого предела, конечно, — могут ведь и свергнуть, если совсем берега потеряешь — но в очень широких рамках.

В обществе равных сложнее: свобода человека размахивать руками заканчивается там, где начинается кончик носа другого человека, или что-то в этом роде. Так или иначе, свободы и права — о которых вроде как договорились, что они всеобщие — оказываются чем-то объективно ограничены. В роли ограничителя обычно выступает либо такое же право другого человека, либо другая его свобода. Моё право на жизнь в голодный год не может быть реализовано поеданием соседа, у которого тоже есть право на жизнь, сиречь право не быть съеденным. Моя свобода играть на саксофоне и свобода соседа наслаждаться тишиной объективно конфликтуют, и приходится создавать какие-то правила для разрешения этого конфликта: ночью его право на сон сильнее моего права на самовыражение, днём — наоборот.

С учётом того, что следит за соблюдением этих самых правил (и наказывает за их несоблюдение) обычно третья сторона — государство со своим полицейским аппаратом, — очень важно чётко прописывать условия и границы. В 21:59 шуметь ещё можно, в 22:00 — уже нельзя. Понятно, что по-соседски между собой мы нормально договоримся: я обычно уже в половине десятого буду стараться не шуметь лишний раз, а если раз в год гулянка затянется до одиннадцати, сосед, в свою очередь, с пониманием отнесётся. Но если дошло до участкового и санкций — вот есть чёткие временные рамки и очень конкретные уровни допустимого шума в децибелах. Иначе — произвол, коррупция, несправедливость, и критерии типа «очевидно любому нормальному человеку» не годятся; мало ли, кого завтра назначат нормальным человеком.

Это худо-бедно понятно и работает, пока есть объективные и измеряемые пределы — кончики носа, секунды, децибелы и всякое такое прочее. А вот есть одна свобода — довольно важная и существенная — с которой всё куда сложнее…

Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ.

– Всеобщая декларация прав человека, статья 19

Пресловутая свобода слова — должна ли она быть чем-то ограничена? Каковы её объективные пределы?

Да нужна ли она вообще?

Смотря кому и для чего, конечно. При наличии свободы слова могут быть высказаны множество идей и концепций, и любой желающий сможет с ними ознакомиться. Люди, знакомые с разнообразными идеями и концепциями, не столь охотно принимают точку зрения, объявленную единственно-правильной, особенно если аргументирована она в основном в стиле «это так, потому что никак не иначе». Недаром диктаторы, церкви и компартии предпочитают бороться с инакомыслием; Умар ибн аль-Хаттаб был выдающимся государственным деятелем и знал, что делал¹.

Нельзя сказать, что свобода слова непременно ведёт к прогрессу, но для прогресса она — необходимое условие. Сама суть прогресса — замена старых концепций, идей и технологий новыми, более удачными и эффективными — требует существования и циркуляции этих самых новых идей и концепций². В самом деле, если новую идею, противоречащую общепринятой, нельзя даже обсуждать, сложно представить, чтобы эта новая идея имела хоть какой-то шанс стать общепринятой в сколько-нибудь обозримом будущем.

Понятно, прогресс — тоже не абсолютное благо. Лично я считаю, что прогресс — это хорошо, в любых проявлениях. Я — человек приземлённый, мне нравятся достижения цивилизации, техники и науки. Мне нравятся канализация и горячее водоснабжение, мне нравятся возможность заказать еды из ресторана и возможность сохранить её до завтрака в холодильнике, мне, наконец, нравятся возможности читать любую книгу или статью, как только захочется, общаться с родственниками и друзьями на других континентах и не тратить недели и месяцы на путешествия за пару-тройку тысяч километров. Конечно, у прогресса есть цена, и за все эти вот приятные мелочи приходится платить — например, отсутствием рабовладения или единой религии, или необходимостью осваивать технические новшества. Мне эта цена кажется вполне приемлемой, чтобы не сказать «пустяковой», но я знаю людей, которым жизнь не мила без возможности быть рабом, или, наоборот, иметь крепостных и абсолютную власть над ними, или не мучиться моральным выбором, зная, что Б-г велел вот так, и все вокруг это поддержат, или чувствовать свою нужность как члена общества, лучше всего умеющего разводить огонь трением (эти ваши новомодные спички и зажигалки совсем развратили молодёжь)… Все люди разные. Это нормально.

Но для меня прогресс — добро. А значит, свобода слова — необходимость.

Рамки закона

Другие свободы рано или поздно «упираются» в свободы других людей и тем получают объективные ограничения. А как со свободой слова?

Здравый смысл подсказывает, что говорить совсем что попало в любых ситуациях — чревато. Опустим пока реакцию отдельных людей и сообществ (мы к этому вернёмся), поговорим о той самой третьей стороне, которая уполномочена карать за нарушение границ: должна ли свобода слова быть ограничена законом? Есть ли очевидный, объективный вред от вольных речей? Есть же случаи, где нужна цензура?

Довольно часто бывает, что разглашение каких-то сведений наносит вред: узнавший ноу-хау конкурент мешает заработать на продаже нового продукта, информированный о полицейской засаде преступник избегает правосудия, а на войне утечка информации к противнику часто оплачивается жизнями солдат. Но во всех этих случаях есть (или должны быть) люди, чья работа — не допустить этой утечки информации, и если утечка случилась, спрос, конечно, должен быть с этих людей, первых звеньев в утечке, а не с блогера Васи и не с журналиста Светы, выступивших последними звеньями. Я уж не говорю о том, что, конечно, авиадиспетчер на рабочем месте не может давать указания «от балды», а врач в рецепте не может писать дозировку лекарства, вчетверо превышающую смертельную; давать правильную информацию — работа этих людей, и к свободе слова эти вопросы никак не относятся.

Сложнее с клеветой: ложные сведения действительно могут повредить и деловой репутации, и экономическому состоянию, да и личную жизнь могут испортить. Тут право одного на свободу слова входит в противоречие с правом другого на защиту доброго имени, и, вероятно, такие вопросы иначе как в суде не решить. Очень многое тут будет зависеть от правдивости высказываний (клеветой по определению может быть только ложное сообщение) и независимости суда; простор ведь для злоупотреблений широчайший: можно любую критику в адрес диктатора объявить клеветой, если принять его непогрешимость в качестве непреложной истины. Ну и обществу, наверно, стоит взять на себя ответственность за награждение клеветника соответствующей репутацией… Впрочем, о репутации разговор будет отдельный.

Бремя ответственности

Обычно в пример необходимого ограничения свободы слова приводят классический крик «Пожар!» в переполненном театре, и следующую за ним давку с человеческими жертвами. Считается, что в жертвах виноват именно кричавший, а не проектировщики театра, не предусмотревшие возможностей для быстрой и массовой эвакуации, и уж никак не публика, проигнорировавшая как отсутствие на кричащем униформы служителя театра, так и отсутствие каких бы то ни было наблюдаемых признаков пожара. Да, в прежние времена это ещё можно было как-то объяснить огромной опасностью пожара (хотя пранкеры существовали всегда), но в эпоху пожарной сигнализации и автоматических систем пожаротушения поддаваться панике и слепо верить громким крикам по меньшей мере непредусмотрительно.

Вообще, сама идея о том, что обыватель в среднем глуп, плохо информирован и неспособен принимать решения самостоятельно, а потому не может и нести полную ответственность за свои поступки, — идея дурная, неправильная и вредная. Обыватель как раз и должен нести ответственность за свои поступки; в этом случае обычно очень быстро оказывается, что обыватель очень даже неглуп, способен активно искать информацию, необходимую для принятия решений, и принимает решения если и не оптимальные, то вполне адекватные.

У нас же до сих пор считается, что священник, убедивший паству в необходимости сжечь ведьму, виновен в её смерти не меньше (а то и куда больше), чем те, кто разводил костёр. Паства же, «попавшая под влияние», была в своём поступке не вполне свободна, а значит и спрос с неё невелик… Хотя, казалось бы, ещё в середине прошлого века в Нюрнберге человечество окончательно определилось: аргумент «йа не винофат, йа просто испольньял прикас» в качестве оправдания не работает. И это правильно: каждый должен за собственные действия нести ответственность сам; переселившаяся за решётку паства этого самого священника — отличная антиреклама, а вот образ мученика, пострадавшего за проповедь, наоборот хорошо привлекает новых последователей. Вообще, полная мера ответственности за действия с чужих слов — хороший способ отучить человека слушать кого попало и не раздумывая делать, что говорят³.

Меня сейчас начнут обвинять в виктимблейминге. Нет, друзья: если человек, презрев табличку «рук не протягивать», тянет руку в вольер к тигру, в потере этой руки виновен он сам (и немножко — тигр), но никак не владелец зоопарка, и тем более не ведущий, сообщивший в новостях, что в городском зоопарке теперь есть тигр, и все желающие могут прийти на него посмотреть. Это не виктимблейминг, это законы природы.

По-хорошему, преследовать человека за то, что кто-то (кроме рабов) под влиянием его слов совершил нечто предосудительное, — такая же глупость, как преследование за оскорбления, например. Если уж мы признаём, что нельзя наказывать человека за мысли, тем более глупо наказывать человека за мысли другого человека. Все эти репрессии за «оскорбление чувств верующих», среди прочих, — форменный маразм. Одних верующих оскорбит заявление, что их бога не существует, других — что существует именно бог первых, третьих — молчание вместо прославления именно их бога… А кто-то считает богом себя, и его чувства оскорбляет любой, кто отказывается перед ним пресмыкаться — будем наказывать за отказ целовать сапог? Впрочем, это не только верующих в традиционном смысле слова касается.

Детки в клетке

Второе из основных знамён поборников цензуры — защита детей, в нашей стране этим особенно любят заниматься. Детей активно защищают от призывов на митинги, от подстрекательства к суициду, от знаний о наркотиках, от сексуального образования, от безбожия и Дискордия знает от чего ещё (одновременно, конечно, закрывая доступ к этой информации и взрослым — вдруг детям покажут). И это, конечно, большая глупость.

Тут ведь как с иммунитетом: если ребёнка содержать в стерильном пространстве, выход в «открытый» мир (который рано или поздно неизбежно случится) гарантированно закончится тяжелейшими инфекционными заболеваниями. Так и с информацией: чем больше мы будем оберегать детей от «негодных» и «вредных» сведений, тем меньше у этих детей шансов научиться самостоятельно определять, какой информации можно доверять, и тем меньше у этих детей возможностей научиться самостоятельно и независимо мыслить. Если мы хотим вырастить самостоятельного мыслящего человека, затыкать ему глаза и уши — плохая идея.

Здравый смысл, конечно, никто не отменял: по той же аналогии мытьё рук перед едой — всё-таки благо, а купать младенца в нижнем течении Яузы, наверно, всё-таки не стоит. Но это — зона ответственности скорее родителей, а не государства. «Если тебе приходится настраивать фильтрацию интернет-ресурсов для ребёнка, интернет — далеко не главная твоя проблема как родителя», — не помню, кто это сказал, но сказано совершенно точно.

Само- и взаимоцензура

Разумеется, даже без дамоклова меча репрессий государства лучше всё-таки думать, что говоришь: за иные речи могут и безо всяких полицейских морду набить. Возможны санкции и без рукоприкладства: руки не подадут, к трибуне не пустят, на работу не возьмут — да мало ли способов наказать человека без привлечения официальных структур, в том числе и с экскоммуникацией…

Репутация, опять же, сильно влияет. Одно и то же высказывание в устах людей с разной репутацией может вызвать очень разные реакции общества, да и не только высказываний это касается. В отличие от рассмотрения проступка государством, у общества чётких критериев, определяющих границы допустимого, как правило, нет; и вот тут как раз начинаются сравнения с теми самыми мифическими «нормальными людьми», которых никто отродясь не видел, но которые явно всё делают как надо.

Правда, в отличие от того же государства, законы которого на всей его территории действуют, за редкими исключениями, одинаково, общество неоднородно: в одной и той же местности обычно сосуществуют разнообразные слои и ячейки общества, и если высказавшего определённые взгляды в какое-то собрание больше не зовут, то буквально в соседнем доме он может, напротив, оказаться желанным гостем. Понятно, что есть какие-то более или менее универсально осуждаемые вещи, но даже полные изгои могут при желании организовать свою особую ячейку общества, если таких изгоев больше одного (и если между собой они способны договориться).

И тут уже речь не идёт об органичении свободы слова как таковой. Условный Петя волен говорить абсолютно что ему вздумается, но условная Маша вольна, если Петины взгляды ей претят, с Петей не общаться, Петю не слушать, и уж тем более не перепечатывать его статьи в своём сборнике или у себя на сайте — это, в конце концов, её сайт; никто не мешает Пете сделать собственный и публиковать свои статьи там. Начало этого года отметилось усилившимися жалобными стонами заблокированных в твиттере, на фейсбуке, в Twitch и на других разных платформах; ничего, кроме недоумения, эти стоны у меня так и не вызвали.⁴

Одно из самых приятных последствий появления Сети в нашей жизни — тот факт, что теперь и Маша, и Петя могут найти себе круг общения по нраву, и эти круги могут вовсе не пересекаться и существовать изолированно друг от друга, даже есть Маша и Петя живут в одном подъезде. Правда, у этих изолированных кругов⁵ есть два неприятных побочных эффекта: рост нетерпимости к альтернативным мнениям (обладатели которых легко вытесняются за пределы круга) и затруднение свободной циркуляции идей — той самой, ради которой, как необходимого условия прогресса, вся свобода слова-то и затевалась.

Значит, запираться в своём круге-пузыре не очень полезно — и для собственного развития, и для прогресса человечества в целом. Мало свободой слова обладать, надо ещё пользоваться ей, причём не только и не столько своей, сколько свободой слова окружающих; мало идею высказать, кто-то должен и услышать. А поскольку запереться в круге единомышленников проще и удобнее, самый вот этот навык «не запираться» нужно в себе активно взращивать и тренировать.

И детей ему учить.