…

Читал тут на выходных воспоминания Марка Лазаревича Галлая, лётчика-испытателя военных и послевоенных лет. Помимо прочих очевидных достоинств этих книг невозможно не обратить отдельное внимание на язык, особенно в диалогах.

— Понимаешь, когда я увидел аэродром, время полёта у меня уже истекло начисто. Что тут делать? То ли садиться на фюзеляж, пока подо мной поля и есть куда приткнуться, а то кончится бензин над городом — куда денешься! То ли лететь вперёд: очень уж досадно ломать машину, когда аэродром — вон он — в трех минутах хода!..

Язык этот вроде бы не сильно отличается от современного нам русского языка ни грамматикой, ни синтаксисом, но у него совершенно другая ритмика, совсем другая мелодика. Фразы — даже эмоциональные, произносимые явно в условиях недостатка времени — будто более медленные, вальяжные. Это здорово заметно и по книгам того времени, и по фильмам и кинохронике, и долгое время мне представлялось, что это такой немного особый стиль художественного слова, что всё это немного наиграно, немного нарочито.

А потом как-то раз мне отец напомнил: ведь точно таким же языком дед мой общался со своими старыми товарищами, пока они все были живы! И это был вполне разговорный язык, именно с таким же, как в старых фильмах и книгах, построением фраз, с такими же оборотами, с такими же словечками. С нами-то он общался по-другому, гораздо ближе к нынешней разговорной норме, а вот среди своих сверстников десятых-двадцатых годов рождения — вот так, и очень органично у них это выходило.

Интересно, каким покажется наш теперешний разговорный язык нашим внукам…